Александр   КОЧКИН

УЗОРЫ   ЛЬНА

Полотенце висело на зеркале. Белое, как снег, с вышитыми красными петухами; перехваченное на концах алыми шелковыми лентами, оно свешивалось почти до лавки. Мать обрамляла зер­кало этим полотенцем только в праздники да в особо торжественные дни. И сразу как бы по-новому выглядела наша крестьянская обстановка: стол, лавки, щербатый шкаф с посудой, рамки с фотографиями в красном углу. Помню, моя сестренка-дошкольница, рассматривая узоры, наивно спрашивала мать: «В магазине, что ли, ткали его?»

Она много раз видела, как мать ткала половики. Кросно - деревянный ткацкий станок - почти всю зиму стояло в избе. Мы, дети, рвали на ленточки старые рубашки, платья и другое тряпье. А потом под руками матери из них получались цветастые половики. Но как бы красивы ни казались они, все же видно было - ручная работа. А тут?. Я уже учился в школе, но и мне верилось с трудом, что полотенце «выросло» за нашей околицей и соткано оно вот так же просто, руками нашей бабушки Ефросинии в те годы, когда она, по словам матери, была «молодой и красивой».

Я не помнил своей бабушки. Но представлял ее по рассказам матери. Будто стоит она в поле, где голубеет лен, в легком платочке, в сарафане из такой же тонкой и плотной ткани в «елочку», что и полотенце. А на сарафане - по подолу - вышиты цветы и петухи. Лен перед бабкой, словно живое существо, играет и ластится...

Почему лен? Мне теперь трудно объяснить. Ведь за деревней Лешкино, где мы жили, сеяли и рожь, и пшеницу, и ячмень, и даже гречиху, которая в годы моего детства давала колхозу «Новая Кештома» неплохой урожай. Видимо, потому, что лен требовал слишком много крестьянского труда, к нему было особое почтение. Да-же среди нас, мальчишек, был какой-то необъяснимый культ льна. Добежать до лесу прямиком через поле, засеянное льном считалось неслыханной дерзостью, которая всегда осуждалась нами.

Лен... Я и теперь пишу это слово с неизъяснимым волнением. Будто чем-то родным, далеким веет от него. Словно припадаешь щекой к теплу русской печи.

Когда пришел в наши пошехонские края этот «индийский гость», неведомо. Одно можно сказать определенно - давно. О том, как печерские монахи использовали лен на полотно, а льняное масло для освещения в лампадах, рассказывается в русских летописях.

Лен не только обувал, одевал крестьянина, но и приносил копейку в его семью Поэтому мужик, урезая «хлебную» половину надела и расширяя льняную полоску заранее обрекал себя на «голодную весну». «Ничто так не выматывало нас, как лен», - вспоминала мать.

И действительно, лен весь год «не слезал с крестьянских плеч». Весной чуть ли не каждое семечко перебирается в руках перед посевом. Вся селекция состояла в том, чтобы взять семена с более высокорослых растений, которые хороший хозяин молотил отдельно, а головки очесывал отдельно с каждого снопа. Этим способом народной селекции были созданы так называемые кряжевые льны. Лучшие из них - псковские - завоевали мировую известность.

«Закуковала кукушка — пора сеять лен» - верная примета. И пошел «пестрить лаптями» мужик по полосе. На лямке через плечо - лукошко. Узкая полоска - широко не размахнешься, залетит семя на загон соседа. Потому каждый взмах его осторожен.

Только появились всходы льна, на него все напасти: и сорняки, и вредители-насе­комые, и болезни разные. Воюет с этими врагами крестьянин один на один. А то погода благодати не даст. Сушь захватит. Сохнет поле, никнут стебли льна, сохнет.и никнет душа крестьянская. На каждую плывущую в небе тучку с мольбой смотрят в деревне: не проплыви мимо! А пошел дождь - радости не унять. Мужики и бабы готовы вместе с ребятами плясать и петь:

Дождик, дождик, пуще

на бабкину капусту,

на дедов лен поливай ведром!

Сколько радости дарит земледельцу благодатное лето, когда льняная нива обещает хороший урожай! Первые голубые звездочки появились на полосе - зацвел лен! А вот и всю загонку охватило голубое пламя, будто небо на землю опрокинулось.

«Лен две недели цветет, четыре недели спеет, на седьмую - семя летит» - говорят в народе. Пословица? Не только Это еще и предостережение, напоминание: «Знай сроки хозяин, не проворонь время теребления , не упусти семя в «текучку», поспеши разостлать соломку под августовские росы – самая лучшая пора вылежки льна!» Тут полная хозяйственная программа.

Подошла пора теребления льна, нет покоя в крестьянской семье. Все – стар и мал – до свету встают, трудятся на льняной полоске до глубоких сумерек. На эту же пору хлеба поспели - хоть разорвись! Хнычут ребятишки-малолетки: «Устали!» Но отец поглядывает строго: «Не пищать!» Мать просит: «Ну, еще немного потерпите, скоро домой!» И терпят, теребят заскорузлыми ручонками прядки льна, понимают: надо!

Молотьба венец страды. «Нет того            лучше, как перед овином да с молотилом»,         - говорили у нас прежде. Правда, со льном выходило несколько сложнее, После молотьбы у льна начинается «второе рождение»: подготовка тресты, а затем льноволокна. Зимой женская половина деревни пряла лен и ткала полотно из той малой части, что оставалась для собственных нужд. Прочее волокно за гроши забирал перекупщик.

             Нашим соседом Флегонтович был, - вспоминала мать. - Семья - сам-десят. Тоже из нужды не вылезали. Всегда вместе молотили бывало. Утром идем на гумно с фонарями. Сунешься в сушило - жаром с ног до головы обдаст, вот бы где, думаешь вздремнуть-то часок-другой! Только расхолаживаться некогда—сразу за дело. Расстелем дорожкой вдоль гумна снопы - и пошли в лад колотилами махать. Такая музыка, хоть в пляс пускайся! А потом каждый сноп руками перетрешь, чтоб ни одной головки не осталось...

Порядок в те времена был такой: у кого молотят, тот должен и молотильщиков кормить. Говорили; «Хозяину хлеба вершок, а молотильщикам  каши горшок». А для Флегонтовича и горшок каши был роскошью великой, коль семья с хлеба на квас перебивалась. Сядут молотильщики завтракать, Флегонтович развернет тряпицу, достанет краюху хлеба , а на краешек ее положит сало. Хлеб откусывает, а сало губой все дальше, дальше по ломтю двигает. Кусочек последний проглотит, а сало в тряпицу завернет: «Будет хозяйке картошку жарить, уйдет».

В августе на скошенных лугах появляются первые дорожки тресты. Каждый хозяин старался разостлать поболше льна под августовские росы.

Известно: «каково волокно, таково и полотно», потому-то заботливая хозяйка расстилала по лугу дорожку льносоломки ровно, тонко. Следила, чтобы комлями лен лежал в ту сторону, «откуда ветры дуют». Конечно, не каждая соблюдала эти тонкости. Иной лишь бы побыстрей от работы отделаться: настелет дорожек - где тонко, где толсто, где нет ничего. А потом охает: «Ох, что и за треста: где недолега, где перелега». Ей и невдомек, что сама виновата.

На всю долгую зиму лен давал дело крестьянским рукам. Женщины мяли лен, трепали его. В морозном воздухе далеко разносилось жваканье мялок; хлопали, словно птицы крыльями, трепала.

Мягкие, шелковистые повесьма льна укладывались в десятки. Десять десятков со­ставляли кирбь, а три кирби - пачку. Готовые пачки отвозили в город на продажу или продавали местному скупщику, получая гроши. В каждой семье часть льна оставляли для собственных нужд. Перед тем как прясть, лен подсушивали на русской печи, чесали его. Большое удовольствие было для детворы прибежать домой с мороза, раздеться, забраться на печь и сунуть озябшие ноги под теплый лен, разомлеть и заснуть под бабкину сказку.

С копылами да самопрялками ходили девушки на вечорки, или, как их у нас называли, «беседы». Погулять-то хочется, и дело не бросишь. Вот и развлекались под жужжание веретен. Песни пели. А из прихожей на невест будущие свекрови смотрели, оценивали: какая лучше прядет?

Веками развивалась культура льна, медленно, как бы на ощупь. Примитивная агротехника, простейшие орудия труда накладывали свою печать на льняное дело. Тем не менее всегда высоко держался авторитет льна как одной из важнейших культур крестьянского поля. Сколько бесценных жемчужин народного творчества о льне, сколько тонких наблюдений - это как раз и есть те связующие нити прошлого с настоящим, без которых немыслим истинный прогресс.

По воспоминаниям старожилов, по документам того времени пытаюсь представить обстановку коллективизации в родном крае. В 1930 году наш колхоз «Новая Кештома» объединил двадцать хозяйств. Общая посевная площадь составляла всего лишь 47,5 гектара. Как видно, в колхоз вступили самые бедные семьи.

Листаю подшивку районной газеты первых лет коллективизации, читаю заметки о льноводах. Скупые, несколько суховатые строчки: на столько-то процентов выполнен план льнозаготовок, столько-то получено премий-надбавок. И вдруг пробьется: «Шли колхозники на попе с песнями, с флагами…»

Появились первые ударницы-льноводки. Одна из них - Паня Комарова - моя землячка. Вот и снимок ее. Фотокорреспонденту удалось запечатлеть характер: волосы, свободно падающие на плечи, открытый, смелый взгляд и мягкая, застенчивая улыбка.

Моя мать помнила Паню и говорила о ней с большим уважением: «Тянулась она к новому. Находчивости - не занимать. Потому и звеньевой поставили».

В лешкинской бригаде установили первый льнотрепальный агрегат. По старинке-то день помашешь трепалом - руки хоть отнимай. Потому колхозники с надеждой ждали пуска нового агрегата. Вся деревня сошлась, когда стали пробовать его в работе.

Но сразу дело не пошло. Может быть, сказались технические неполадки, а воз­можно, и специально было так подстроено - теперь судить трудно. После первых не­удачных проб кое-кто открыто злословил: «Намудрили черт-те что, колхознички!» С тем и расходились по домам,

- Наверное, - вспоминает мать, - так и отвернулись бы от агрегата, если бы не Паня со своим звеном.

А звено Пани - комсомольцы, задорные боевые девчата. С ними был молодой ме­ханик Вася Кузнецов. Они-то и заставили работать агрегат. Районная газета писала тогда: «Ударница Паня Комарова на льнотрепальном агрегате показала небывалую выработку - по 17 килограммов льноволокна в смену. Волокно идет 15-16-м номером». В те дни страну облетела весть о небывалом достижении Алексея Стаханова. Успех звена районная газета сравнивала с успехом бригады прославленного шахтера. Свои Пани Комаровы были тогда, очевидно, в каждом колхозе.

В 1940 году наш колхоз «Новая Кештома» стал участником всесоюзной сельско­хозяйственной выставки. Урожай озимых в артели получили тогда по 23, яровых - по 15, льносемени - по 4,6, льноволокна - по 4,5 центнера с гектара. Но столь отрадные итоги подводились не только у нас. В то время льном было занято по стране 2 099 тысяч гектаров (в том числе в Нечерноземье - 1 365 тысяч гектаров) - это в 1,7 раза больше, чем в 1913 году. Почти в два раза увеличилось производство льнопродукции. Вот он, результат роста жизненной силы коллективного социалистического хозяйства! Если бы не война...

В нашей деревне Лешкино лен на общественном поле в годы войны вовсе не сеяли. Хлеб растили женщины да старики. Мы, подростки, пахали поля на быках да коро­вах. Но что поразительно: лен заявил свое право на выживание неожиданным образом . В личных огородах там и тут заголубели грядки льна. Среди моркови и капусты он чувствовал себя превосходно.

СТАРОЕ - УСТУПИ ДОРОГУ

Известно, лен отхода не дает: волокно, семена, костра – все это ценнейшее сырье. Без него не обойтись многим отраслям промышленности. Взять, к пример, текстильную. В сырьевом балансе ее за льном - второе место. А по прочности нити он значительно превосходит хлопок и шерсть. Что любопытно: при влажности (разумеется, до известного предела) льняное волокно крепнет, а шерсть, натуральные шелка и искусственные волокна теряют прочность.

Необычайно широк ассортимент льняных тканей – от тонких батистов, вес квадратного метра которых составляет не более ста граммов, до плотных, влагонепроницаемых брезентов (вес квадратного метра до килограмма и более). Льноволокно повышенного качества используется, как правило, для изготовления технических тканей: брезент, парусина, бортовка и прочее. Без них трудно обойтись автомобильной, резиновой, обувной и другим отраслям промышленности.

Казалось бы, в наш век синтетики льну - отставка. Но очень скоро модники по­няли: далеко синтетике до льна! Одень-ка в солнечный день нательное белье из син­тетических материалов - от жары сомлеешь. А платье из льняных тканей и телу прохладу дает, и на работе утомляешься в нем меньше. Замечено: те, кто пользуется льняным бельем, меньше болеют простудными заболеваниями. Да и гигиеничность его известна. Из льна изготавливаются также костюмные, платяные и декоративные ткани. Домохозяйки знают: чем больше стираешь такую ткань, тем шелковистей и мягче она становится. Особенно ценятся льняные салфетки и скатерти.

Мне вспоминается такой случай. Мы, группа журналистов, отдыхая в Варне, по­дарили болгарским друзьям льняные скатерти, купленные в Москве. Сколько радости было при этом: «Русский лен! Настоящий русский лен!» А мы-то поначалу смущались - очень уж скромен подарок! Оказалось, у льна здесь почет особый. В магазинах Варны широкий выбор тканей из синтетики, кстати, сравнительно дешевых. А льняных, увы, не было.

Короткое волокно идет на изготовление мешковины и прочего. Отходы от трепания тоже не бросовый материал. Паклей конопатят стены на стройках, а из костры изготовляют бумагу, картон, костролиты, технические этиловые спирты... При переработке льняного сырья в стране ежегодно образуется свыше миллиона тонн костры, которая содержит до 70 процентов целлюлозы. Нетрудно представить, что использование такого сырья для химической промышленности сохраняет нам десятки тысяч гектаров хвойных и лиственных лесов.

А семена льна? В них до 40 процентов высококачественного жира и 25 процентов белковых веществ. Льняное масло, пожалуй, не сравнишь ни с какими другими растительными маслами - настолько оно ароматно и приятно на вкус. Не случайно так широко используется оно не только в пищевой, но и в лакокрасочной, парфюмерной, медицинской промышленности, применяется при изготовлении типографских красок, клеенок, линолеума...

Казалось бы: на что годны выжимки, остающиеся после того, как из семян получили масло? Оказывается, они - ценный корм для скота. Одно время в рыбинской районной газете «Новая жизнь» часто мелькала фамилия молодой доярки из совхоза «Арефинский» Нины Николаевой. Показатели удивляли: каждая корова в ее группе давала чуть ли не в полтора-два раза больше молока, чем коровы других доярок-однодворок. Заинтересовавшись таким фактом, поехал я в хозяйство. А «секрет» успеха оказался простым.

- Лен у нас обмолотили, а про остатки, про колоколину, и забыли вовсе. Зима подступила - снегом ее замело. Мама мне говорит: «Корм-то зря пропадает!» Вот мы и собрались. Взяли сито, мешки. Отсеяли колоколину от путаницы да санками мешки-то на ферму перевозили. Как стала я запаривать колоколину с посыпкой - так и надои в гору пошли. Вот и секрет весь, - рассказала мне Нина.

И колоколина, оказывается, имеет высокую питательную ценность. А сколько ее остается после обмолота льна в каждом хозяйстве!

Сейчас в стране засевается льном 1,2 миллиона гектаров, и каждый из этих гек­таров способен дать более 1 200 метров ткани, не считая всего прочего. Какое же это богатство в умелых руках!

Тонок, невзрачен стебелек льна. Хоть и венчает его небесной голубизны глазок, едва ли приглянется он праздному любителю природы, пришедшему на «лоно» собрать красивый букет. Но сколько очарования, когда лен в цвету!..

Есть в этом, заметим, что-то родственное истинному, от земли, крестьянскому характеру. Тот ведь тоже не выдает себя сразу. Поначалу может показаться даже невзрачным, не стоящим внимания. Но вглядевшись, понимаешь: сколько в нем скромности, нежности, чистоты, какая глубина духа! Эту черту с немалым изумлением я всегда наблюдаю в характере моих земляков-льноводов.

Вот написал я слово «льновод» и засомневался. Вспомнилось, как однажды упрек­нул меня по этому поводу сосед Роман Иванович. А вышло так. Одной из первых моих  публикаций в районной газете была заметка, озаглавленная «Успехи льноводов». Роман Иванович, встретив меня на улице, поманил пальцем в сторону, чтобы не слышали нашего разговора  односельчане, и строго сказал:

- Не хорошо, парень. Какие мы льноводы? Слово-то чужое, от него холодом веет. Сам, поди, чувствуешь...

Вот те и на! А я-то думал в слове этом высокая степень уважения к труду тех, кто лен растит. Перед тем как написать его в словарь заглянул: «льновод - специалист по льноводству». Все вроде правильно. А по мнению человека, который у земли с «пеленок» живет, - чужое слово, «холодом от него веет». И как-то подумалось: пожалуй, и в самом деле есть в этом слове ложная многозначительность, высокопарность, некая снисходительность к человеку труда. Могу ли я, например, назвать так свою мать или соседку Ольгу Егоровну? И в голову не придет! А между тем вся жизнь их связана со льном.

Но, с другой стороны, почему чужое слово? Допустим, в понятии старых людей это так и есть. Да ведь для них в льняном деле многое стало чужим. Сколько нового вошло теперь в процесс выращивания льна? Научная агротехника, механизация, совершенно иная технология - как тут не растеряться человеку, впитавшему веками устоявшийся опыт. Чтобы понять современный процесс, ему надо подняться на новую ступень. И тогда он – льновод! Льновод - слово, выражающее гордость, уверенность земледельца, как бы подчеркивающее значение его труда в современном развитии отрасли. Льновод — признание авторитета!

Согласен я с Романом Ивановичем: у каждого слова, как и у каждого дела, должна быть своя стать. Усматриваю в этом его замечании крестьянскую щепетильность к точности, соразмерности, Да ведь и в природе так - всему своя мера! Но никто не может отрицать, что совершенствуется она и под воздействием наших рук.

Просматриваю старые блокноты. На блеклой бумаге короткие записи, иногда в полслова о льне, о моих земляках - мастерах северного шелка. Давно я начал вести эти записи, еще работая в колхозе, в надежде на то, что потом они пригодятся. И пригодились. В конце пятидесятых годов меня пригласили в штат районной газеты. Помню, возгордясь таким доверием и с тайным желанием показать себя, утвердиться на газетном поприще, замахнулся на поэму о льноводах. И написал. Теперь бы не решился на такое. А тогда было море по колено. О «поэтических достоинствах» поэмы умолчу. Да и что можно ждать от деревенского парня, за плечами которого лишь начальная школа. Но писал я о том, что хорошо знал, - о новаторских приемах в технологии, агротехнике льноводства и о том, что вместе с этим новым должен расти и сам человек.

Тогда у нас еще не было такого понятия – научно-технический прогресс. В деревне предпочитали работать по старинке. Лен теребили руками. На машины смотрели с недоверием. Помню, когда на поле лешкинской бригады пришла первая льнотеребилка, женщины взялись за руки, встали перед трактором: «Не пустим!» На-прасно тракторист суетился , доказывая преимущество машинного теребления. Они твердили свое: «Не сделать машине так, как мы руками!»

Лет через десять разыскал я в старых подшивках свою поэму и поразился: технологические приемы, которые я расписывал как передовые, безнадежно устарели! Был, к примеру, тогда в чести новый метод молотьбы льна - «машинно-подорожный». В погожий день снопы раскладывали на разметенной дороге и пускали по ним автомашину. Льносемя шло через зерноток. На краю деревни Погорелка находилось сушильно-сортировальное хозяйство. В деревянном здании сушилки в осеннюю пору день и ночь топились печи. Была она как порох - пади искра, и моментально охватит пламя! Впрочем, так оно потом и случилось.

Я, конечно, по-своему представлял, как эта передовая по тому времени технология будет совершенствоваться. А вышло так, что даже льнотеребилки, льномолотилки вскоре устарели... Моей фантазии не хватило заглянуть даже за черту десятилетия. Таков нынче шаг прогресса!

Вспоминаю, как в 1967 году в колхозе «Путь Ленина» был опробован в работе первый в районе льнокомбайн. На семинар съехались все председатели колхозов, директора совхозов, агрономы, многие механизаторы. Комбайн шел по полю, захватывая широкую полосу льна, очесывая головки. За ним ровной дорожкой стлалась готовая к вылежке соломка. Конечно, вопросов задавали много. В подходе к новому крестьянин всегда был осторожен, за ошибки приходилось платить дорогой ценой. Но в этот раз лучше всяких слов убеждал экономический фактор. Комбайновая уборка льна снижала затраты труда в два - два с половиной раза. Сроки работ, начиная с теребления и кончая подъемом тресты, сокращались в среднем на двадцать дней. А надо ли объяснять, что значит выиграть двадцать дней в горячую пору сельской страды?.. Комбайновая уборка льна сразу получила признание. Уже в 1970 году этим способом убиралось в районе более двадцати, а в 1972 году - около семидесяти процентов льна.

Вслед за постановлением Центрального Комитета КПСС и Совета Министров СССР 1974 года по Нечерноземью в январе 1975 года было принято постановление «Об увеличении производства и закупок льна-долгунца, улучшении его качества и о развитии промышленности по первичной переработке льна». Связь этих двух важнейших документов не случайна: в Нечерноземкой зоне сосредоточено свыше 95 процентов льна, высеваемого в Российской Федерации, и особое постановление по этой культуре подчеркивало, сколь большое значение придается в народном хозяйстве «северному шелку».

За каких-то полтора-два десятилетия в льноводстве произошел переворот, значительно изменивший сам характер труда земледельца. Все больше льнопродукции колхозы и совхозы продают государству соломкой. Изменился сортовой состав этой культуры - в посевах преобладают сорта, устойчивые к полеганию и к болезням. Механизированные отряды, звенья становятся ведущей   формой организации труда...

Новое вторгается в жизнь, старое - уступи дорогу! А коли «вторгается», значит не мягко, не гладенько. Неизбежны ломка перестройка. Естественно, возникают проблемы. А как сам-то крестьянин относится к тому, что новое теснит старину? Ведь это не может не задевать его «душевные струны». Вопрос не простой, вопрос принципиальный. Он и по сей день до конца не прояснен, хотя писано-говорено об этом немало.

Как-то готовил я в газету материал о колхозе «Красный льновод» Некоузского района. Кстати, это не просто красивое название. Здешние поля когда-то славились высокими урожаями льна. Однако в тот раз, когда я приехал в колхоз, справку о льне мне представили неохотно. Сетовали, что урожаи упали. Вместо прибыли лен дает убытки. «Больше чем на сто тысяч рублей одних семян купили», - с огорчением сообщил председатель колхоза.

Поехали на поле. Думал, увижу никудышный лен - не стоит овчинка выделки. Каково же было мое удивление, когда впереди показался густой ровный массив. По загону сновал трактор с льнокомбайном. Механизатор, по словам председателя, «опытный, добросовестный», гонял машину без прицепной тележки. Головки градом сыпались на землю. «Ну, думаю, сейчас будет бракоделу нагоняй!» А председатель словно и не заметил вопиющего нарушения технологии уборки. Потом объяснил; «Пункт сушки льновороха не готов к работе».

Спустя некоторое время фамилию этого механизатора я встретил в районной газете - его числили передовиком. Оказывается, он больше всех... вытеребил льна, потому и ходит в героях.

Собственно говоря, вине механизатора в данном случае относительна. Ну, дали ему команду - тереби лен, нужна треста, а семя пускай на ветер. Все равно, мол, хозяйство не готово к подработке льновороха, а ждать, когда приведут сушилку в готовность, - время уйдет. И он стал теребить. Тем более дело сулило выгоду, ведь оплата идет с гектара. Может быть, совесть и задевала, да успокоить ее было легко: «Я только исполнитель!» В правлении колхоза своя отговорка: «Лен много труда требует, а у нас рабочих рук не хватает». Опять совесть спокойна.

Мы с председателм колхоза сели за расчеты. Пришли к выводу: хватило бы рабочих рук. Да вот беда – лен вышел из доверья. Предыдущий год бы неурожайным – лен принес колхозу убытки. А теперь вот и урожай хороший, но к нему не готовы. Равнодушие одолело

Впрочем, пример этот не единичный. Лен оказался в опале во многих колхозах и совхозах. Нередко остаются под снегом поля невытеребленного льна. А весной его жгут. Есть на этот счет  горькая  частушка:

За рекой горят костры —

Жгут «монетные дворы».

Не обидно ли - доход синим дымом уходит в небо!

Настоящего хозяина всегда отличает бережливость. Помню, в предвоенные годы колхозницы, собираясь теребить лен свивали у колодца соломенные пояски. Каждый поясок сохранял льняную прядку, которая потребовалась бы для связки снопа. Какое чувство бережливости!

А недавно мне пришлось наблюдать такую картину: механизатор, желая сократить путь, махнул на «Беларуси» прямо через поле льна, на котором уже кустились всходы. Увидела это пожилая колхозница, побежала навстречу:

- Что ты, леший, лен-то мнешь?

- Ему, бабка, ничего не сделается, он поднимется, - высунувшись из кабины, ответил тракторист.

Тут же, на поле, были молодые колхозницы, и меня поразило - они никак не выразили своего отношения к поступку тракториста!

За годы девятой пятилетки среднегодовое производство льноволокна по стране составило 456 тысяч тонн. Все эти годы уровень производства держался сравнительно стабильно. А дальше? В 1976 году - 509, в 1977-м - 480, в 1978-м - 384 тысячи тонн...

Чем объяснить такой спад? Не раз приходилось мне беседовать на эту тему с агрономами, с опытными льноводами. Согласен, влияет на уровень производства недостаток рабочей силы. Хотя, знакомясь с положением дел на местах, нередко замечаешь: и техники, и людей в хозяйстве хватает, а лен - в опале.

- Не оттого ли беды, что мы, утверждая новую технологию, не  учитываем сопротивления старины? - сказал мне однажды знакомый агроном.

- А в чем может проявляться такое сопротивление?

- Ну как же: и определенные привычки, навыки, и психологический настрой. Корни его глубоки. Столетиями врастали они в души людей. Все это не так просто…

Пожалуй, в словах специалиста есть свой смысл. Архимед когда-то сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир». Такая точка опоры должна быть в любом деле. Новая технология льноводства, на мои взгляд, - это хороший рычаг, а точкой опоры должна стать определенная сложившаяся система, которая позволила бы земледельцам спокойно, планомерно вести все агротехнические и технологические операции со льном. Прежде такая система у крестьянина была. В веках она отработалась, отшлифовалась, можно сказать, до мелочей. Но ведь старую систему теперь к делу не приложишь. Современной же, которая соответствовала бы новой технологии, объединяла бы усилия льноводов, к сожалению, нет. Есть разве только наметки ее...

Да и люди еще, пожалуй, далеко не всегда готовы взять на вооружение новую технологию развития отрасли. Лен, как живой организм, отзывается на любовь и равнодушие человека. Впрочем, не только лен. Такое «взаимное проявление чувства» хорошо знакомо истинному земледельцу. Не зря бытует пословица: «Не важно, любишь ли ты поле, важно, любит ли тебя поле». А поскольку при шаблонном, бездумном внедрении новой технологии как бы разрушаются традиционные формы привязанности, утрачивается, очевидно, и взаимность любви. Кому-то такое рассуждение покажется странным. Но я убежден, что оно основывается на вполне естественном явлении: сам факт новизны как бы затеняет основу дела, создается ситуация, когда легко рвутся связующие, идущие из прошлого нити.

Очень важно, чтоб вокруг «северного шелка» сохранился прежний психологический настрой. Совершенствуя формы развития отрасли, человек должен сохранить извечную привязанность к земле, особое отношение ко льну. Вот главное. Сопротивление старины, если оно, разумеется, есть, не должно быть помехой передовому опыту. Но и к старому опыту надо относиться с уважением, искать в старине союзницу. Это важно...

Помнится, в начале семидесятых годов журналист И. Фенов и заведующий Неко-узским районным музеем В. Запруднов завели на страницах районной газеты «Впе­ред» обстоятельный, заинтересованный разговор о том, почему утратилась слава некоузских льнов. И действительно, в свое время район вместе с Мышкинским и Угличским входил в группу специализированных хозяйств Ярославской области по производству льнопродукции. «Северный шелк» занимал здесь более 25 процентов всех посевных площадей. На станции Некоуз находилась база «Экспортлен» - отсюда волокно шло за границу: в Англию, Францию, Голландию и другие страны. На Брюссельской международной выставке кружева и ткани из «северного шелка» не раз занимали призовые места. Заграничные модницы покупали их нарасхват.

Но постепенно некоузцы стали сдавать свои позиции, в ряде хозяйств лен переместился в разряд убыточных культур. Авторы упоминаемых мною статей не ставили целью дать полный анализ причин снижения производства и качества льнопродукции в районе, а просто стремились привлечь внимание руководителей и специалистов к проблемам важной отрасли хозяйства.

А подтолкнула их на разговор бабушка Парасковья Ризина, сохранившая «с той поры» четыре повесьма льна. Да какого! «Волокно больше метра длиной, мягкое, отливает чистым, серебристым светом. Дунь, кажется, на повесьмо, и каждая шелковистая нить, что солнечный луч, повиснет в воздухе, да так и будет висеть – до того она легка», - восторженно писали авторы.

- Такого волокна теперь не найдешь. Пусть-ка молодежь посмотрит, какой ленок рос на нашей земле , да поразмыслит хорошенько, почему сейчас такой не растет, - сказала бабушка Парасковья, передавая в местный музей свой экспонат.

Читал я эти материалы, читал отклики на них, поступившие в редакцию, и думал: льну, какой растят сейчас на землях нашего колхоза «Новая   Кештома», удивляются старожилы - такого в прежние годы не видели! Мать моя, всю жизнь растившая хлеб да лен в этих местах, говорит:

- Были и прежде хорошие льны. Но о таких, какие теперь, крестьяне только мечтали. Вот что значит по науке дело вести...

Не любопытно ли? Бабушка Парасковья упрекала некоузских льноводов в том, что они утратили богатый опыт возделывания этой культуры. По мнению же ковокештомских старожилов, прежний опыт просто-напросто устарел. И то сказать: четыре повесьма бабушка Парасковья могла выбрать из многих, тем более если стремилась сохранить их для потомков. А поле, на котором лен стебель к. стеблю, бубенец к бубенцу, - не музейный экспонат! Лен в «Новой Кештоме» ежегодно занимает площадь более четырехсот гектаров, и каждый из них приносит от двух до трек тысяч рублей дохода. Рентабельность отрасли в лучшие годы достигает двухсот тридцати процентов. Поистине «монетный двор»!

Есть, разумеется, и в этом колхозе «огрехи на льняной ниве», но, поскольку хозяйство экономически крепкое, они не «бьют в корень». Верх берет здоровая основа дела. Нельзя не отметить при этом роль агротехнической службы колхоза, которую долгое время возглавлял заслуженный агроном РСФСР Александр   Васильевич Смирнов. Под его руководством проходил весь начальный процесс  перестройки технологического цикла, научной агротехники возделывания льна.

(Смотрите продолжение в УЗОРЫ   ЛЬНА  часть II)

Александр   КОЧКИН

Рыбинск Ярославской области.