Главная » 2009 » Октябрь » 29 » Под номером 1917
22:11 Под номером 1917 | |
30 октября День памяти жертв политических репрессий. В 1990 году газета «Вечерний Ленинграда» на протяжении двенадцати месяцев под заголовком «Мартиролог» печатала списки реабилитированных граждан, осужденных к высшей мере наказания и расстрелянных в 1937-1938 годах. Вырезку из этой газеты за номером 216-м бережно хранит пенсионерка из поселка Судоверфь Рыбинского района, бывший педагог Людмила Николаевна Смирнова. Под ножом гильотины Она аккуратно разглаживает пожелтевший от времени листок. Показывая на обведенный шариковой ручкой, набранный мелким шрифтом текст, и читает… Читает прерывисто, останавливаясь для того, чтобы смахнуть из под очков накатывающиеся на глаза слезы: «Среди расстрелянных на Левашовской пустоши под номером 1917-м значится Рогов Николай Степанович, 1906 года рождения, уроженец деревни Посадниково Ново-Ржевского района Калининской области, русский, беспартийный, начальник автопарка ( по вольному найму) 6-го учебного автобатальона, проживал в Ленинграде. Приговор приведен в исполнение в октябре 1937 года». - Это мой отец, - говорит она. - А вот еще справка военного трибунала Ленинградского военного округа, о том, что дело по обвинению отца пересмотрено 4 ноября 1957 года, постановление от 25 октября 1937 года отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления. И написано «Гр-н Рогов реабилитирован посмертно». - Мама после ареста отца почти всю жизнь надеялась на то, что он жив, - рассказывает Людмила Николаевна, - Хотя знающие люди, ей сразу говорили, что формулировка «выслан в Дальневосточные лагеря без права переписки» означала одно – расстрел. Как стало известно из справки по реабилитации, отца расстреляли 25 октября. Однако вплоть до января 1938 года принимали для него передачи и деньги. Она рассказывала, как это было непросто вставать среди ночи и бежать к четырем часам занимать очередь. А если дворник запирал ворота, приходилось перелезать через забор и прыгать в снег. Ну, а батюшки то уже и в живых не было. В 1938 году, весной нас высылают в Рыбинск. Здесь на одном из волжских пароходов кочегаром работал ее брат. Мама и я поселились в бараке мужского общежития, за рекой Черемухой. В военные годы ей, как жене врага народа, надлежало по несколько раз в месяц сообщать о себе в органы. Она с трудом нашла себе работу. К концу войны у нас уже была своя комната. Но в 1948 году накатила новая волна репрессий. Нас высылают в Казахстан. Через год позволяют вернуться в Рыбинск. И все это время она пыталась выяснить, что же случилось с отцом. В тайниках ее души надежда на то, что еще жив, теплилась до тех пор, когда уже после Великой Отечественной войны на ее очередное письменное обращение в НКВД был получен ответ, что он умер от эксцесса мозга в 1943 году. Как оказалось позже, это была очередная порция лжи, в которую мама верила до конца своих дней весны 1990 года. Несколько месяцев не дожила она до момента, когда осенью 1990 года вырезку из газеты «Вечерний Ленинград» со списком расстрелянных в Левашовской пустоши прислала нам тетушка. Той же осенью я сразу поехала на эту Левашовскую пустошь. Выйдя из автобуса, увидела лес, а в нем уперлась в страшный зеленый забор трехметровой высоты. Долго ходила вокруг, да около. Хотелось посмотреть, что там внутри. А на заборе ни одной щелочки, ни одной дырочки. Он, прямо, как железный. Наверное, возведен был еще в те годы, когда здесь хоронили расстрелянных. Казалось, это как какой-то страшный символ той эпохи. И все-таки удалось достучаться и докричаться до тех, кто был там, по другую сторону. Вняв просьбе взглянуть одним глазком на место, где захоронен отец, они пропустили. Внутри все было элементарно просто: ничего лишнего кроме деревьев. А в середине - полянка. На ней камень и крест. Самое страшное то, что все деревья, в основном березы, увешаны дощечками с надписями, какими-то табличками, а то и просто прозрачными пластиковыми пакетами с бумажкой, на которой имя, отчество, фамилия и две даты с черточкой между ними. И не было ни одной березки без такой таблички. Рассказывают, что здесь расстрелянных закапывали в траншеи. А смертный приговор приводили в исполнение где-то на берегу Невы, ночью. Под утро вода в том месте была красной от крови. И потом, когда я снова ездила в Питер на Левашовскую пустошь, то там в память о погибших уже была сооружена небольшая башенка с колоколом, который при ветре начинал звонить. И напротив входа на территорию, окруженную зеленым забором, воздвигнут памятник в виде гильотины, готовой разрубить надвое бессильного повисшего на плахе человека. За что?.. Людмила Николаевна подолгу может рассматривать фотографию своего отца. Иной раз, признается она, так и хочется с ним поговорить. Но живого образа в памяти не осталось. Когда его арестовали и расстреляли, ей был всего-то пятый годик. Клеймо дочери врага народа, конечно же, пытались скрыть. В школе на вопрос, почему не хочешь вступать в комсомол, она старалась отмалчиваться. Во время учебы в институте тоже было не до откровений. А вот когда появился претендент на сердце из числа моряков торгового флота, скрывать не стала. По этой причине и разошлись их пути дорожки. Позже встретила другого молодого человека, которого искренне полюбила и вышла за него замуж. Леонид Васильевич Смирнов в поселке Судоверфь человек известный… Но это разговор отдельный. А сама Людмила Николаевна до сих пор не может объяснить, за что же пострадал ее отец. - Вот в списках расстрелянных он значится, как беспартийный, - говорит она. – Но на самом деле он, конечно же, был партийный. В восемнадцать лет у себя в деревне даже являлся секретарем сельсовета. Из партии его исключили незадолго до ареста. А за что арестовали, никто точно не знает. Мама предполагала, что из-за какого-то воинского начальника. Отца, как она объясняла, задумали куда-то переводить по службе. А он в то время был начальником гаража при школе военных фельдшеров и учился на третьем курсе в вечернем автодорожном институте. В случае перевода пришлось бы бросить учебу. Тогда он и пошел просить оставить его при гараже. А потом этого военачальника арестовали, как врага народа. По всей видимости, стало известно и о том, что отец заходил к нему. Но, кто ж знает, как это было?.. Рассказывая об отце, она вдруг останавливается и говорит: - А знаете, есть все-таки в жизни какая-то мистика. В тридцатые годы военные нередко выезжали на летние лагеря и брали с собой семьи. Нас отец тоже вывозил в такие лагеря. Он, как и полагалось, при этом выполнял служебные обязанности, а мы с мамой отдыхали, как на даче. И что удивительно, выезжали в лагерь именно в это самое Левашово, где теперь он и, возможно, многие его сослуживцы захоронены. Сегодня Людмила Николаевна точно знает, что она не одинока в своем горе. В поселке живет немало людей, судьбы которых также затронуты годами репрессий. В прошлом году администрация Судоверфского поселения организовала для них в доме культуры посиделки. Пили чай, рассказывали свои невыдуманные истории. Это была первая встреча товарищей по несчастью, которая, по признанию участников, сблизила и сроднила. А вместе и жить легче. Николай Кочкин | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
