Главная » 2009 Октябрь 29 » Под номером 1917
22:11 Под номером 1917 | |
30 октября День памяти жертв политических репрессий. Под ножом гильотины Она аккуратно разглаживает пожелтевший от времени листок. Показывая на обведенный шариковой ручкой, набранный мелким шрифтом текст, и читает… Читает прерывисто, останавливаясь для того, чтобы смахнуть из под очков накатывающиеся на глаза слезы: «Среди расстрелянных на Левашовской пустоши под номером 1917-м значится Рогов Николай Степанович, 1906 года рождения, уроженец деревни Посадниково Ново-Ржевского района Калининской области, русский, беспартийный, начальник автопарка ( по вольному найму) 6-го учебного автобатальона, проживал в Ленинграде. Приговор приведен в исполнение в октябре 1937 года». - Это мой отец, - говорит она. - А вот еще справка военного трибунала Ленинградского военного округа, о том, что дело по обвинению отца пересмотрено 4 ноября 1957 года, постановление от 25 октября 1937 года отменено и дело прекращено за отсутствием состава преступления. И написано «Гр-н Рогов реабилитирован посмертно». - Мама после ареста отца почти всю жизнь надеялась на то, что он жив, - рассказывает Людмила Николаевна, - Хотя знающие люди, ей сразу говорили, что формулировка «выслан в Дальневосточные лагеря без права переписки» означала одно – расстрел. Как стало известно из справки по реабилитации, отца расстреляли 25 октября. Однако вплоть до января 1938 года принимали для него передачи и деньги. Она рассказывала, как это было непросто вставать среди ночи и бежать к четырем часам занимать очередь. А если дворник запирал ворота, приходилось перелезать через забор и прыгать в снег. Ну, а батюшки то уже и в живых не было. В 1938 году, весной нас высылают в Рыбинск. Здесь на одном из волжских пароходов кочегаром работал ее брат. Мама и я поселились в бараке мужского общежития, за рекой Черемухой. В военные годы ей, как жене врага народа, надлежало по несколько раз в месяц сообщать о себе в органы. Она с трудом нашла себе работу. К концу войны у нас уже была своя комната. Но в 1948 году накатила новая волна репрессий. Нас высылают в Казахстан. Через год позволяют вернуться в Рыбинск. И все это время она пыталась выяснить, что же случилось с отцом. В тайниках ее души надежда на то, что еще жив, теплилась до тех пор, когда уже после Великой Отечественной войны на ее очередное письменное обращение в НКВД был получен ответ, что он умер от эксцесса мозга в 1943 году. Как оказалось позже, это была очередная порция лжи, в которую мама верила до конца своих дней весны 1990 года. Несколько месяцев не дожила она до момента, когда осенью 1990 года вырезку из газеты «Вечерний Ленинград» со списком расстрелянных в Левашовской пустоши прислала нам тетушка. Той же осенью я сразу поехала на эту Левашовскую пустошь. Выйдя из автобуса, увидела лес, а в нем уперлась в страшный зеленый забор трехметровой высоты. Долго ходила вокруг, да около. Хотелось посмотреть, что там внутри. А на заборе ни одной щелочки, ни одной дырочки. Он, прямо, как железный. Наверное, возведен был еще в те годы, когда здесь хоронили расстрелянных. Казалось, это как какой-то страшный символ той эпохи. И все-таки удалось достучаться и докричаться до тех, кто был там, по другую сторону. Вняв просьбе взглянуть одним глазком на место, где захоронен отец, они пропустили. Внутри все было элементарно просто: ничего лишнего кроме деревьев. А в середине - полянка. На ней камень и крест. Самое страшное то, что все деревья, в основном березы, увешаны дощечками с надписями, какими-то табличками, а то и просто прозрачными пластиковыми пакетами с бумажкой, на которой имя, отчество, фамилия и две даты с черточкой между ними. И не было ни одной березки без такой таблички. Рассказывают, что здесь расстрелянных закапывали в траншеи. А смертный приговор приводили в исполнение где-то на берегу Невы, ночью. Под утро вода в том месте была красной от крови. И потом, когда я снова ездила в Питер на Левашовскую пустошь, то там в память о погибших уже была сооружена небольшая башенка с колоколом, который при ветре начинал звонить. И напротив входа на территорию, окруженную зеленым забором, воздвигнут памятник в виде гильотины, готовой разрубить надвое бессильного повисшего на плахе человека. За что?.. Людмила Николаевна подолгу может рассматривать фотографию своего отца. Иной раз, признается она, так и хочется с ним поговорить. Но живого образа в памяти не осталось. Когда его арестовали и расстреляли, ей был всего-то пятый годик. Клеймо дочери врага народа, конечно же, пытались скрыть. В школе на вопрос, почему не хочешь вступать в комсомол, она старалась отмалчиваться. Во время учебы в институте тоже было не до откровений. А вот когда появился претендент на сердце из числа моряков торгового флота, скрывать не стала. По этой причине и разошлись их пути дорожки. Позже встретила другого молодого человека, которого искренне полюбила и вышла за него замуж. Леонид Васильевич Смирнов в поселке Судоверфь человек известный… Но это разговор отдельный. А сама Людмила Николаевна до сих пор не может объяснить, за что же пострадал ее отец. - Вот в списках расстрелянных он значится, как беспартийный, - говорит она. – Но на самом деле он, конечно же, был партийный. В восемнадцать лет у себя в деревне даже являлся секретарем сельсовета. Из партии его исключили незадолго до ареста. А за что арестовали, никто точно не знает. Мама предполагала, что из-за какого-то воинского начальника. Отца, как она объясняла, задумали куда-то переводить по службе. А он в то время был начальником гаража при школе военных фельдшеров и учился на третьем курсе в вечернем автодорожном институте. В случае перевода пришлось бы бросить учебу. Тогда он и пошел просить оставить его при гараже. А потом этого военачальника арестовали, как врага народа. По всей видимости, стало известно и о том, что отец заходил к нему. Но, кто ж знает, как это было?.. Рассказывая об отце, она вдруг останавливается и говорит: - А знаете, есть все-таки в жизни какая-то мистика. В тридцатые годы военные нередко выезжали на летние лагеря и брали с собой семьи. Нас отец тоже вывозил в такие лагеря. Он, как и полагалось, при этом выполнял служебные обязанности, а мы с мамой отдыхали, как на даче. И что удивительно, выезжали в лагерь именно в это самое Левашово, где теперь он и, возможно, многие его сослуживцы захоронены. Сегодня Людмила Николаевна точно знает, что она не одинока в своем горе. В поселке живет немало людей, судьбы которых также затронуты годами репрессий. В прошлом году администрация Судоверфского поселения организовала для них в доме культуры посиделки. Пили чай, рассказывали свои невыдуманные истории. Это была первая встреча товарищей по несчастью, которая, по признанию участников, сблизила и сроднила. А вместе и жить легче. Николай Кочкин | |
|
Всего комментариев: 0 | |